Москвичи о Москве: Дмитрий, бродячий журналист, 29 лет
Я родился в Москве. И у меня до сих пор создается впечатление, что именно здесь я прожил всю свою жизнь. Несмотря на то, что с годами столица успела значительно пополнеть и сделать серию пластических операций, стареющая златоглавая купчиха все еще напоминает мне первую любовь. Я живу и жил в спальных районах, периодически, меняя приставки к АО. Но так сложилось, что в пределах Садового я проводил больше времени. Ведь унылые серые декорации окраин угнетают, правда? Мы — братство Кольца или скорее колец. Кокетка, упрямо накидывает все новые и новые «hula-hoop» закручивая потоки людей и машин в бешеном танце. Город, где в дороге проводишь значительную часть жизни, распутывая клубок развязок, эстакад, бульваров, выносных шоссе, переулков, улиц на земле и под землей. А тем временем его подрастающие чада весело резвятся на уже заложенных строительных площадках будущих районов.
Летом на Бульварном кольце людно и шумно до пошлости. Пыльную чахоточную одышку города не купируют даже цветники и зелень. От Замоскворечья до Кропоткинской два часа неспешного хода. Иногда это путь занимает все лето. Яузский, Покровский, Чистопрудный, Сретенский, Рождественский, Петровский, Страстной, Тверской, Никитский, Гоголевский…Четыре «АМ’а», три бутылки «Алушты».
От тихих, непримечательных, представляющих почти единое целое, Яузского и Покровского бульваров на заполненный людьми Чистопрудный, не затихающий круглые сутки. Выходы из метро — зоны влияния, переходящие с каждым годом из рук в руки субкультур, как стратегическая высота. Здесь поразительная энергетика, как в центре пересечения людских судеб разных эпох нашего поколения. От «Вудстока» до «Солянки» сотни лиц, тысячи дней, миллионы шагов. Ты еще крепкий старик, Чернышевский!
Осенью бульвары пропитаны тленом. В воздухе витает чуть слышный запах смерти и раздаются мягкие шаги зимы — одинокой, сгорбленной старухи, прощупывающей клюкой разноцветную пожухлую листву в поисках пустой тары. В это время лучше конечно туда не соваться, а то душа покрывается липким налетом сырой безысходности, но мы вновь и вновь пускаемся в сумерках на поиски романтических глупостей. Говорят даже, что здесь пропадают и теряются навсегда люди. Их как будто заманивают в хитроумную ловушку, уничтожают воспоминания, стирая все до последней картинки, и отпускают уже совсем другими. А по весне влюбленные парочки или просто прохожие с собаками находят в кустах…полуразложившиеся неподдающиеся опознанию останки памяти. Или видишь, идет навстречу по Сретенке «пропавший», вроде он радуешься, вернулся невредимым…а в глазах его пустота и отстраненность…Смотрит на тебя и не узнает вовсе.
Хотя в снегопад аллеи свежеют и ободряются, укутываясь в белое, скрывая от любопытных глаз все свои неровности и недостатки, становясь милыми и невинными. И как будто не бывало озлобленной ворчливой карги, город заботливо укрывает пуховым одеялом теплые и шершавые бабушкины руки, тихонько затворяющие дверь с табличкой «Детство! Посторонним вход запрещен!».
Оттепель расставляет все точки на i. По весне сыро и грязно, но зато бульвары просыпаются, деловито стряхивая с себя холодное оцепенение, а лавочки и детские площадки прихорашиваются вместе с воробьями у мутных луж. Воздух трезвит, а мысли резвятся стайками разноцветных блестящих рыбок, только успевай подкармливать кислородом, да закидывать удочку. Когда-нибудь мы сможем вытащить главную рыбу…а пока приходится просиживать часами на берегу в ожидании улова всей жизни, разумеется, помогая клеву бесконечными разговорами с большим количеством согревающего. АБЫРВАЛГ.
Некоторым частям одеяния нашей красотки требуется замена. Украшения тоже время от времени нуждаются в кардинальной чистке зубным порошком. Драгоценное Кольцо с годами поблекшее, наконец, бережно вынуто из старинной шкатулки на свет, и тускло поблескивая в утренней дымке ждет своего часа…
Вечная стройка, думаю, не закончится до Второго Пришествия. И тогда Небесное воинство сможет по достоинству оценить труды и количество людской массы для возведения очередного Вавилона, только в этот раз бесчисленные орды строителей проще будет сделать вообще немыми во избежание следующего рецидива. А пока старые, «уродующие лицо города» дома и детские площадки советской эпохи с их неизменными мухоморами, сносятся целыми кварталами, расчищая место для новых жилых и торговых комплексов-памятников полету человеческой мысли и образца, будущих устремлений гражданина. Совковая ретро-романтика уютных двориков, запущенных молчаливых скверов и темных подвалов сходит на нет. В алгоритм идеальной жизни уже внесены коррективы и дополнения.
Первым начал обновляться Рождественский, как будто не желающий больше донашивать одежду за старшим братом – Цветным бульваром. Трогательно крохотный и малолюдный скверик повидавший не один день рождения тоже подрос и возмужал, приобретая свое лицо и статус с красной пометкой «М» в личном деле.
Проходной Петровский до поры не трогали. Он всегда был скучен и безлик, как канцелярский служащий в городе А, Б, В, Г и т.п. тихо доживающий свой век. Бульвар в «Чеховском футляре». Футляре окружающих его бетона и строительных лесов царствующего новодела… Триста шагов и мы на обновленном Страстном. Аллее с личным бронзовым покровителем и по совместительству олицетворением вечно хмельной и непонятой русской души. Он как будто зовет всех в свои страстные объятия. К ним пугливо льнут блестящие «Бентли» и новенькие хищные «Мерседесы». Как-то во время плановых осенних метаний я пил с ним из горла что-то обжигающее. Мы разговаривали о настоящей дружбе сыщиков МУРа и русских классиках. Моросил обжигающий мелкий дождь…
Пушкинская площадь, с постоянно кого-то ожидающим А.С. «Кудрявый, вечно молодой аэродром» для тактических атак голубями первого в России Ресторана Быстрого Обслуживания. Самый известный и большой. С него начинаются экскурсии для гостей столицы, в уходящем году он стал авторитетным докладчиком для недовольных всех мастей. Там же я прошел инструктаж «новой» русской жизни. Он стал для всех приобретенным символом наряду с триколором и конституцией. Сознательная для нас «как на западе» жизнь началась в очереди к клоуну-другу всех детей, поставив точку в не менее длинных очередях за колбасой…Несколько витков вокруг Пушкина как Сатурна и передо мной открылись двери в обновленную буржуазную жизнь. После этих очередей улыбка – в то время не меньший деликатес — прилагалась бесплатно.
…От обилия любовных флюидов и запахов на Тверском кружится голова. Зимой они порой кажутся северным сиянием со всем разнообразием цветов и оттенков. Еще два века назад здесь бы можно было встретить гуляющего Пушкина после очередной любовной победы, последние же годы этот бульвар облюбовали женские сексуальные меньшинства, распевающее песни Арбениной шумной кричащей толпой.…Тут даже воздух иной, чем в остальном городе. Он густой и приторный как патока, совершенно непереносимый в пору цветения огромного количество цветников и клумб. Кажется его можно укладывать в формочки и продавать как лекарство для пониженного либидо. Я бы дал шанс этому молодящемуся мраморному франту, но только без вспышек туристических фотоаппаратов и бессмысленных митингов.
Пушкина вы все таки можете встретить в районе любовно обновленного Никитского бульвара, в уютном немноголюдном, а потому так ценимом в разные времена разнообразными асоциальными элементами скверике рядом с церковью Большого Вознесения, на стрелке Никитских ворот. Он, конечно, не поздоровается с вами, а просто пройдет мимо под руку со смутно знакомой по школьным учебникам дамой, отстукивая крещендо своей тростью…
Я оказался на самом старом бульваре Москвы – Гоголевском уже в пору, когда на душе также мокро и зябко как на улице, а листья под ногами шуршат, как мыши между стенами, давая повод активизироваться кошкам. Как будто не заметив по невнимательности или вовсе за ненадобностью, шумных и пыльных в любые времена Арбатов, с посещения которых начинают экскурсии для интуристов в ушанках. Вяло лавируя между усталыми мерзнущими клерками, и не только, пытаюсь заглянуть в их лица, но натыкаюсь на высоко поднятые воротники, шарфы и зонтики. Они такие же москвичи, как и я. Да, у каждого здесь своя цель и кому-то эта Подкова принесет счастье, а кому нет, но нам все равно придется уживаться вместе, гуляя до боли знакомым маршрутом…
Москва смотрит на нас свысока. Ей по статусу положено спокойно наблюдать как здесь рождаются, выживают и умирают. Столица — раздобревшая купчиха, грозящая кнутом своим оборванцам — дворовым… Но иногда она добра и приветлива как одинокая стареющая соседка, из детства, выбивающая утром во дворе ковер. Улыбается одними глазами, дразня пряником… Мне нравится наблюдать за ее деловитостью, за тем как она пытается молодиться, упрямо скрывая не одну сотню лет за плечами. Но с каждым годом мой город умирает. С каждой затеянной стройкой, снесенным домом и переименованной улицей.…Меняет свой облик, как будто под ножом пластического хирурга… Он умирает, но не умрет никогда город, который всегда со мной.
В нынешней Москве я все больше представляю себя на месте бродяги, пытающегося подремать между пересадками в теплом здании вокзала. Зал ожидания гудит и днем и ночью: откуда-то приезжают, резкий голос диктора информирует о начинающейся посадке во все концы света, люди галдят, толкаются, жуют, с интересом смотрят, спешат куда-то с отсутствующим видом, кто-то поет, а около палатки с пивом зовут полицию…и снится мне шелест тетрадей на уроках школе № 783 района Новогиреево и еще живой и здоровый дед, летчик-герой Второй империалистической, выходящий за свежим хлебом из новаторской панельной новостройки на Проспекте Вернадского. Здесь снимали «Иронию судьбы» — рекламу типовой московской жизни 70-х. «Мне кажется, что вы…» Открываю глаза и мне кажется, что я пропустил свой поезд. Нужно бежать!
Мне кажется, мы стали больше уважать друг друга, и я стал смотреть на этот город по-другому: прислушиваться к советам старшего, вникать в его проблемы. Мы, как взрослеющие братья, научившиеся, в конце концов, иногда уступать. А ведь для этого даже не пришлось надолго разъезжаться. Отъезд неминуем. В одном пространстве рано или поздно все равно становится тесно, но я уверен, что первым кто меня встретит на платформе будет он.