Дом Наркомфина
Легендарному Дому Наркомфина посвящено огромное количество публикаций. В западных источниках его описания нередко сопровождаются определениями «утопия» и «утопический» англ. utopian housing project. В 2006 году дом Наркомфина был включён в «World monuments watch list of 100 most endangered sites» — Список памятников мировой культуры, находящихся под угрозой исчезновения. С 2010 года часть пустых квартир сдана в аренду под мастерские, либо жилые помещения, которые в основном заняла «творческая молодежь, небезразличная к архитектурному шедевру». На крыше проходят занятия йогой, появился коворкинг, кафе, организуются также лекции и семинары, даже маникюр вам там сделают. По нашей просьбе, Сергей Сокольский вспомнил историю здания и посмотрел, что там происходит сейчас. На фото выше — Дом Наркомфина в декабре 2015-го года. На переднем плане — коммунальный блок, на заднем — жилой. 
В проектной документации дом именовался 2-ым домом Совнаркома и планировался как многофункциональный комплекс, состоящий из четырех частей, выполняющих разные функции: жилой блок, коммунальный блок (включавший в себя библиотеку, столовую и физкультурный зал), детский корпус (детский сад и ясли) — не был построен и впоследствии частично занял коммунальный блок, и самостоятельного служебного двора с размещенными на его территории механической прачечной, сушилкой и гаражом. Дом по плану должна была окружать обширная парковая территория. На фото выше — вид с Малого Конюшковского переулка.
Да, это здание выглядит необычно даже сейчас, а уж в начале 1930-х годов — дом был достроен в 1931-ом, — он Потрясал Воображение. Плоские, лаконичные фасады — признак архитектуры авангарда, ленточное остекление, вводившее москвичей в ступор — они не могли взять в толк, как это стены в доме могут опираться на стекла. Весь целиком Дом Наркомфина будто сошел с полотна Малевича — геометрические фигуры, зависшие в пустом пространстве, схваченные и запечатленные в формах архитектурного комплекса…
«Жилой дом, бывший Наркомфина. Новинский бульвар, 25, корпус 1. Архитекторы Моисей Гинзбург, Игнатий Милинис. 1928-ой — 1930-е годы. Объект культурного наследия регионального значения. Подлежит государственной охране. Состояние — аварийное.»
В чем же причина его необыкновенного облика? Авторы дома — архитекторы Моисей Гинзбург и Игнатий Милинис, входившие в творческую организацию «Объединение современных архитекторов» (ОСА). Программная идея Объединения заключалась в том, что внешний вид здания отныне целиком и полностью определялся его внутренним содержанием, коротко говоря, его функцией. Архитекторы «новой» Москвы творили изнутри наружу: вначале наполнение, форма — как следствие. Такой подход кардинально отличался от прежнего, по которому веками строилась Москва, и в котором во главу угла ставилась как раз таки внешняя привлекательность здания. Москвичи, привыкшие к барским дворцам с львиными мордами на фасадах и причудливым особнякам в стиле модерн, с изумлением взирали на Дом Наркомфина. Все в его облике воплощало служение Функции — музе и богине конструктивистов.
Параллелепипед — жилой блок с квартирами-«ячейками», куб — коммунальный или общественный блок (библиотека, столовая, спортзал, кафе на крыше). Детский сад так и не построили, зато с краю двора появилась автоматическая прачечная — ее здание до сих пор цело (маленький домик ближе к Садовому кольцу, возле усадьбы Шаляпиных). Дом Наркомфина стал настоящим, в полном смысле этого слова, жилым комплексом — первым в Москве! Для москвичей начала 1930-х он был чем-то совершенно из ряда вон…!
В чем еще была новизна: изначально, когда дом только построили, он как бы висел в воздухе на высоте два с половиной метра. Первого этажа не было, его место занимали круглые столбы — несущие конструкции, на которые опирался дом. Это было сделано по нескольким причинам. Во-первых, архитекторы не хотели нарушать существующий ландшафт. Дом Наркомфина стоит на территории старинного парка бывшей усадьбы Шаляпиных, плавно уходящего от Садового кольца вниз, в реке Пресне. Убрав первый этаж, архитекторы добились того, что парк просматривался из любой точки вокруг дома, более того, по парку можно было свободно гулять, не натыкаясь на дом. Во-вторых, сам Гинзбург считал, что первый этаж в доме (в любом, не только в этом) непригоден для жизни в принципе. У Дома Наркомфина всего две точки соприкосновения с землей — два подъезда в торцах, через один из которых мы с вами сейчас и войдем внутрь.
В 1940-х гг, ввиду острого дефицита жилья, все пролеты между столбами-опорами первого этажа были застроены дополнительными квартирами с частичным заглублением их в цоколь. В общий тамбур этих квартир (один на две квартиры) с улицы можно было попасть спуском по четырем ступенькам вниз. Так почти сразу же был нарушен разработанный авторами проект социально-бытового уклада жизни первого в Москве жилого комплекса. На фото выше — слева Дом Наркомфина, прямо — торговый центр «Новинский пассаж».
Парк усадьбы Шаляпиных. Вернее то, что от него осталось. Сама усадьба — вдалеке, за деревьями, фасадом своим выходит на Новинский бульвар.
На фото выше — теплый переход между жилым и коммунальным блоками. Сейчас находится в аварийном состоянии и не используется.
За счет колонн первого этажа и открытого пространства между ними создавалось зрительное впечатление, что жилой блок парит в воздухе. Вместе с надстройкой-мостиком на плоской крыше и белоснежным цветом фасадов это придавало ему сходство с кораблем, что и закрепилось в неофициальном названии дома — «дом-пароход», «дом-корабль». На фото — обращенные на юг балконы торцевых ячеек типа 2F.
Жилой блок, восточный фасад.
Следует отметить, что контингент жильцов был в какой-то мере однородным лишь в первые годы после заселения дома. После арестов конца 1930-х годов и Второй Мировой войны он существенным образом изменился. Практически все трехкомнатные квартиры нижних этажей превратились в коммунальные. Как пишет в своих воспоминаниях о Доме Наркомфина Екатерина Милютина: «…квартиры для одиночек заселили семьями, семейные сделали коммунальными. Вместо закрытой столовой (коммунальный корпус) на пятом этаже устроили коммунальную кухню с рядами плит и корыт. Детский сад закрыли, коммунальный корпус превратился в типографию. Прачечная сохранилась, но она постепенно перестала обслуживать жильцов. В конце концов дом передали в ЖЭК, покрасили немыслимой желтой краской и перестали ремонтировать».
На фото выше — первый этаж, сразу за входной дверью. Слева — пост охраны (она, надо сказать, весьма бдительно сторожит проход в Наркомфин). Справа, на стене — фотография Дома Наркомфина и окружающей местности в конце 1930-х — начале 1940-х годов.
Появление в Москве второй половины 1920-х годов Домов-Коммун имело несколько предпосылок. Первая — социальная. После 1917-го года крестьяне массово устремились в города. Население в городах, а уж тем более в Москве, резко выросло. Приезжие селились в бывших доходных домах, в особняках, в бараках, в землянках — где придется. Жилья, однако, катастрофически не хватало. Строить предстояло много. Предпосылка вторая — экономическая. Строить так, как строили раньше — долго, дорого и «на века» — в новых условиях не представлялось возможным. Разоренная войнами страна не могла себе этого позволить. Строить нужно было быстро и дешево.
Предпосылка третья — идеологическая. Установка «сверху» гласила: новый, советский человек отказывается от старого способа мышления — буржуазного, индивидуалистического, — отказывается от частной собственности и с высоко поднятой головой шагает в светлое, обобществленное, социалистическое завтра. «Снизу» шел свой процесс: люди начали жить коммунами. Причиной этого была, правда, не столько идеология, сколько банальный прагматизм: вдесятером прокормиться проще, чем вдвоем. Молодые рабочие, рабфаковцы, студенты сбивались в коммуны и обживали пустующие подвалы, трактиры, брошенные кабаки… известен случай, когда коммуна из шести человек умудрилась поселиться в ванной бывшего доходного дома.
Таким образом, архитекторы 1920-х получили социальный заказ: разработать проект жилого дома, «заточенного» под коллективное проживание. Их ответом на этот заказ стал дом-коммуна. Короткая история строительства домов-коммун в СССР знает как удачные, так и неудачные примеры. В числе удачных — дом-коммуна рядом с Донским монастырем (2-ой Донской проезд, 9) архитектора Ивана Николаева — общежитие студентов текстильного института, «фабрика» по производству человека нового типа (достаточно сказать, что «норма сна» в общежитии составляла три квадратных метра на человека — столько полагается покойнику на кладбище). Удачным примером общежитие считается потому, что в виде коммуны оно просуществовало без малого тридцать лет, до начала 1960-х годов, и лишь потом было перестроено в простую общагу.
К неудачным можно отнести коммуну на улице Лестева (Лестева, 18) — в нее, в аналогичном формате проживания, пытались заселить взрослых людей с детьми. Индивидуальными в доме были только «ячейки» для сна, вся же остальная жизнь — хозяйство, приемы пищи, занятия спортом, досуг — выносилась в общественное пространство. Жильцам такой формат пришелся не по душе: люди покупали примусы и готовили на них прямо в спальнях, спальни коптились, в общую столовую никто не ходил… одним словом, затея провалилась. Эта неудача натолкнула архитекторов на мысль, что люди, какими бы идейными они не были, не всегда готовы так сразу взять и начать жить коммуной — требуется переходный период, а вместе с ним и иное жилище — дом «переходного типа».
Таким домом стал Дом Наркомфина. Моисей Гинзбург, возглавлявший секцию типизации при Стройкоме РСФСР (в ее задачу как раз и входила разработка проектов домов «переходного типа»), называл его так потому, что в нем не полностью уничтожалась семейная структура, как это предполагалось в домах-коммунах. Ячейки Дома Наркомфина — это не спальни-«гробы», а какое-никакое личное пространство, в котором жилец может укрыться, отдохнуть от коллективной жизни. Если же жильцу стало скучно в своей индивидуалистической «конуре», в его распоряжении тщательно продуманное общественное пространство: коммунальный блок с его благами и коридор, в котором мы с вами сейчас стоим (на фото ниже).
Такие коридоры на языке конструктивистов звались «улицами» и были предназначены для того, чтобы обитатели ячеек, гуляя по ним, знакомились и общались друг с другом. В ячейки (двери на фото) можно войти только из коридоров, а всего их (коридоров) в Доме Наркомфина два — по второму и пятому этажам. На фото — коридор второго этажа с ячейками типа K, увешанный плакатами с творениями знаменитых конструктивистов. Раньше его правая стена была застекленной, а за окнами тянулся балкон — дублер коридора по улице. Балкон и окна по-прежнему здесь, да только стена не дает их увидеть.
Концепция квартиры-«ячейки» была разработана секцией типизации в связи с острой нехваткой жилья в Москве. Собственно, и секция то сама была создана для того, чтобы изобрести подход, который позволил бы разместить внутри жилого дома как можно большее число квартир таким образом, чтобы это было недорого и удобно. В поисках этого подхода проводились целые научные изыскания, и однажды — озарение! — он был найден: в голову Гинзбургу пришла идея «ячейки» — нового типа жилья эконом-класса, в котором значение имела бы не только площадь, но и кубатура помещения. Всего секцией типизации было разработано семь типов ячеек — A, В, C, D, F, 2F, K .
Ячейки в Доме Наркомфина двух видов — с верхним и нижним расположением комнат относительно коридора. В ячейках с верхним расположением комнат (из коридора в них ведут двери черного цвета) лестница от входа идет наверх (в гостиную) и опять наверх (в спальню), с нижним расположением (белые двери) — одна длинная лестница вниз, в гостиную и спальню, размещенные на одном уровне. Высота потолков в гостиных — 3,6 метра, во всех остальных помещениях (в передней, санузле, спальне и душевой) — 2,2 метра. Создатели ячейки F справедливо рассудили, что в спальнях высокие потолки ни к чему — большую часть своего времени в них мы все равно проводим в горизонтальном положении. В результате, спальня F весьма скромных размеров (и зовется даже не спальней, а спальной нишей), зато гостиная — светлая и просторная. Обратите внимание: все спальни в Доме Наркомфина выходят окнами на восток, все гостиные — окнами на запад. Отсюда — максимальная освещенность помещений в течение дня плюс сквозное проветривание…
Тетрис 1920-х: Дом Наркомфина в разрезе. Связующий элемент — коридор, прошивающий здание насквозь и соединяющий ячейки в горизонтальной плоскости. Гинзбург считал, что так гораздо практичнее, чем лестницами снизу-вверх, как в современных многоэтажках (в Доме Наркомфина, напомню, всего две лестничных клетки). Ячейки за черными дверьми (трехуровневые) — слева и сверху от коридора, за белыми (двухуровневые) — слева и снизу.
Мебель. Над ее созданием для Дома Наркомфина трудился целый факультет (обработки дерева и металла) ВХУТЕМАС, которым руководил Лазарь (Эль) Лисицкий — знаменитый советский авангардист. Лисицкий считал, что мебель в новых советских жилищах должна быть, во-первых, трансформируемой (откидные кровати, столы) — для экономии места, во-вторых, встраиваемой в ячейки на стадии строительства — для общей унификации быта и в качестве дополнительного стимула отказа от частной собственности. Сам Лисицкий работал над проектами «комбинантной» мебели (аналога современной IKEA) — гарнитур из нескольких элементов, которые можно было комбинировать между собой.
Кухня. Отдельных кухонь в ячейках типа F предусмотрено не было по той причине, что питаться, по замыслу архитекторов, их жильцы должны были в столовой коммунального блока. Однако, Дом Наркомфина — это все-таки дом «переходного» типа, а не коммуна, и ячейки F решено было снабдить «кухонным элементом» — крошечной, гротескной кухней площадью 1,4 квадратных метра (именно столько, как оказалось, требуется хозяйке для совершения всех необходимых манипуляций, связанных с приготовлением пищи). Кухонный элемент — это по сути большой шкаф с встроенным в него кухонным оборудованием: раковиной, плитой, откидным столиком и складной ширмой, при помощи которой кухня одним движением руки превращалась… обратно в шкаф! (на фото выше). Кухонные элементы должны были стоять в гостиных комнатах, однако, в ячейках Доме Наркомфина они так и не появились — ни в одной. В результате, кухни жильцы ячеек F оборудовали себе в душевых рядом со спальной нишей, а кухонные элементы можно было лицезреть в других конструктивистских жилых домах — например, в доме №8 на Гоголевском бульваре. Кстати, за дверью на фото выше с 1931-го по 1959-ый год жил советский живописец Александр Дейнека. И мы побывали в его ячейке.
Отдельного внимания заслуживает цветовое решение интерьеров. (и это действительно великолепно! — прим.ред). Им занимался руководитель малярного отделения Баухауса, профессор Хиннерк Шепер, специально для этого на год откомандированный в Москву. Шепер разработал две цветовые гаммы — холодную для «верхних» ячеек и теплую для «нижних». Теплая гамма была основана на оттенках желтого и охры, холодная — голубого и серого. Обе были реализованы в двух вариантах — с сильной и слабой насыщенностью ко́леров.
Варианты цветового решения ячеек F по Шеперу: холодная гамма для «верхних» (слева) и теплая для «нижних» (справа). Любопытно! В комментариях к теплой гамме Шепер отмечает, что самый яркий в комнате — потолок: он, в отличие от стен, почти всегда в поле нашего зрения, но очень редко перед глазами. Следовательно, его яркий цвет не раздражает и не давит, а приятно разнообразит нахождение в ячейке. Что же до холодной гаммы, Шепер считал, что выбранные цвета визуально расширяют пространство.
Площадь ячейки F — около 30 квадратных метров, но кубатура ее благодаря многоярусной планировке соответствует кубатуре квартиры, в полтора раза большей по площади.
Покидаем ячейку F и отправляемся в ячейку типа 2F под номером 18, расположенную в торце жилого блока. Ту самую, где жил сам Дейнека. Ячейка 2F — двухэтажная, по сути это пара ячеек F — с верхним и нижним расположением комнат, — объединенных в одну. В 2F громадная гостиная двойного объема, передняя, санузел, кухня и столовая — на первом этаже, еще один санузел и две спальни — на втором. Плюс на каждом этаже по балкону. Высота потолков — в гостиной 5 метров, в спальнях — 3, в остальных помещениях — 2,3 метра.
На фото выше — вид на гостиную со второго этажа ячейки 2F. Шикарное пространство, как говорят архитекторы… до сих пор. Главная деталь на верхнем фото — черная колонна от пола до потолка из числа тех, на которые опирается дом. Эти колонны при помощи арматуры связаны с перекрытиями в железобетонный каркас — единственный, по сути, несущий элемент Дома Наркомфина. Все остальное в нем держится на этом каркасе, как на скелете. Данная особенность позволила Гинзбургу воплотить в своем творении пять принципов современной архитектуры, сформулированные Ле Корбюзье: дом приподнят над землей, фасады его свободны от конструктива (весь конструктив ушел в каркас), как следствие — свободная планировка помещений, ленточное остекление и, наконец, эксплуатируемая, плоская кровля. Одним словом, спасибо каркасу…
На фото выше — бетонитовые блоки типа «Крестьянин» проглядывают сквозь облезший бетон. Фибролит и ксилолит где-то рядом.
И — спасибо еще одному человеку, без участия которого Дом Наркомфина, возможно, не удалось бы построить вообще. Человек этот — инженер Сергей Прохоров, разработавший не только каркас, но и наполнение для него — легкие и дешевые в производстве бетонитовые блоки типа «Крестьянин». Почти все внутренние перекрытия в Доме Наркомфина и все внешние (уличные) стены сложены из этих блоков, а сами блоки штамповали прямо на стройплощадке. Бетонит — бетон, замешанный со строительным мусором — прекрасно держал тепло, но в плане звукоизоляции никуда не годился (обитатели ячеек F с нижним расположением комнат по звукам шагов над головой, в коридоре, могли с легкостью определить, кто по нему прошел и куда). Дешевизна — главная, пожалуй, причина, почему из него вообще строили.
Прохоров удешевлял строительство, как мог, и, помимо бетонитовых блоков, изобрел еще несколько недорогих инновационных строительных материалов, применение которых, увы, и стало одной из причин того, почему Дом Наркомфина сегодня выглядит так ужасно. Материалы эти — камышит, фибролит и ксилолит. Камышит — это сушеная (sic!) трава, замешанная с цементом и спрессованная в плиты. Фибролит и ксилолит — примерно то же самое, только вместо травы используются, соответственно, древесные опилки и стружка. Плиты из растительного сырья, ясное дело, оказались очень недолговечными, и дом без регулярного подновления их быстро пришел в упадок. След этого упадка мы с вами и наблюдаем сейчас… Дом в ужасном состоянии.
На фото выше — гостиная ячейки 2F. На переднем плане — бетонитовые блоки «Крестьянин» в побелке, слева — выход на нижний балкон, еще левее — пространство столовой и кухни.
Вид с верхнего балкона ячейки 2F. Направление — юг. Видно здание МИД, «Лотте-плаза» и жилой дом в Большом Девятинском переулке. И санузел в ячейке 2F.
По количеству репрессированных жильцов Дом Наркомфина сопоставим, пожалуй, лишь с Домом на набережной (1-ым домом Совнаркома). Жильцы — поголовно советская номенклатура республиканского уровня — не менее двадцати квартир были расстреляны либо сосланы в ГУЛАГ. И в конце 1950-х еще в дом наведывались взрослые дети семей, выселенных из него в 1930-е годы, желавшие посмотреть на свои квартиры и на тех, кто в них теперь живет. На коллаже ниже- южный торец дома с верхнего балкона ячейки 2F и кальянная, в прошлом — первый в Москве пентхаус, резиденция наркома финансов РСФСР, Николая Милютина.
Вот без кого Дом Наркомфина точно не появился бы, так это без Николая Александровича Милютина, бывшего с 1924-го по 1929-ый годы наркомом финансов РСФСР. Собственно, и название-то свое дом получил из-за того, что был построен по заказу Народного комиссариата финансов в лице Милютина, задумавшего обзавестись собственным ведомственным жильем. Сметная стоимость строительства составила 10 миллионов рублей. Дело в том, что Николай Милютин, помимо того, что ведал финансами, страстно увлекался архитектурой и градостроительством. До Революции он учился на архитектора, но после 1917-го года бросил учебу, став государственным деятелем. Увлечение архитектурой, однако, Милютин не бросил, и в середине 1920-х годов, уже будучи наркомом финансов, сошелся с архитекторами-конструктивистами из ОСА и лично с Моисеем Гинзбургом. Если бы не Милютин, вряд ли конструктивистам с их экспериментами позволили бы так широко развернуться в Москве… Дав добро и выделив 10 миллионов рублей на строительство Дома Наркомфина, Милютин договорился с Гинзбургом, что сам спроектирует для себя жилье — этот самый пентхаус. Пентхаус Милютина — сегодня кальянная — был устроен в помещении, запланированном под вентиляционную камеру, оборудование для которой не было закуплено из-за нехватки денег. Это не типовая ячейка, хотя многие ее элементы нашли себе место и здесь: двухэтажная гостиная, помещения с заниженными потолками (кухня, спальни), два балкона с выходом на крышу. Потолок в гостиной был покрашен в ярко-синий цвет, отчего казалось, что над головой — небо.
Сдача Дома Наркомфина в 1931-ом году совпала по времени с критическим переломом в судьбе архитектуры в СССР: все профессиональные объединения были распущены, а вместо них возник Союз советских архитекторов, призванный определять облик новой советской архитектуры. Конструктивизм и рационализм были заклеймены как «формализм» и иностранные заимствования, чуждые советскому человеку. В архитектуре был объявлен курс на «освоение классического наследия».
«Эксплуатируемая, плоская кровля» Дома Наркомфина (на фото выше) должна была стать частью общественного пространства.
Надстройка в виде «капитанского мостика» (на фото выше) была задумана как терраса для зарядки, собственно крыша — как естественный солярий для принятия жильцами солнечных ванн. Также здесь, на уровне крыши, было запроектировано несколько комнат типа общежития, от 9 до 12 квадратных метров, на одного или на двух человек. Сейчас в этих комнатах (на фото — освещенные окна под «капитанским мостиком») устроено что-то вроде детской языковой школы.
А ещё крыша Дома Наркомфина — идеальная точка для обзора территории американского посольства.
В Москве совсем уже почти стемнело, и в деревянных домишках, рассыпанных вокруг стройплощадки на Садовом, как шлюпки вокруг корабля, зажигался, где бледнее, где ярче, вечерний свет — негасимый свет московских окон.
В реальности судьба Дома Наркомфина сложилась совсем не так, как было задумано его создателями. Это стало понятно уже на стадии заселения дома. Жилье в ячейках давали вовсе не по принципу, придуманному Гинзбургом (ячейки K и 2F — семейным парам с детьми, F — холостякам и бездетных парам), а элементарно по принципу приближенности к власти. Дом Наркомфина очень быстро стал номенклатурным, причем, наряду с представителями Наркомата финансов, в нем проживали лица, не имевшие к вышеозначенному наркомату прямого отношения — так, например, ячейка №14 досталась наркому здравоохранения РСФСР, Николаю Семашко, а в ячейке №18, как уже было сказано, жил Александр Дейнека.
Что касается самого Гинзбурга, то до сих пор ходят споры о том, жил ли он когда-нибудь в Доме Наркомфина или нет. Одни считают, что да, жил вместе с семьей, но вынужден был съехать после того, как жильцы, недовольные оригинальными и далеко не всегда удобными архитектурно-планировочными решениями экспериментального дома, начали бить окна в его ячейке. Другие утверждают, что никогда не жил, а просто в период отделки здания в одной из ячеек находилась его мастерская. По воспоминаниям старожилов, при заселении дома Гинзбургу, якобы, была предложена в нём квартира, но он отказался, отдав предпочтение жилью традиционной архитектуры.
Что из этого — правда, судить не беремся, тем более, что она (правда), вероятнее всего, рассыпана в этих мнениях по кусочкам, как и всегда. Одно можно сказать с уверенностью — люди, заселившие Дом Наркомфина в начале 1930-х годов, были в массе своей очень далеки от понимания того, что это за дом и насколько он необычен. Людям элементарно хотелось комфортной жизни. Им не нравилось отсутствие кухонь в квартирах и лифтов в подъездах, их раздражала постоянная беготня по коридору над головой, они не понимали, почему в только что построенном доме течет крыша, а в спальнях задеваешь головой за потолок. За всеми этими неудобствами и недоделками мало кто удосужился разглядеть главное — смелый замысел Дома Наркомфина, первого в Москве жилого комплекса, предназначенного для человека с новым, свежим, ничем не скованным взглядом, опередивший, судя по всему, свое время лет эдак на пятьдесят и может и на сто.
Сейчас памятник бедствует и близок к полному разрушению. Планы по его реставрации, конечно же, есть (первые появились еще в 1980-е годы), есть и проекты (автор одного из них — Алексей Гинзбург, внук Моисея Гинзбурга) да только инвесторам до недавнего времени они были неинтересны: ячейки маленькие, перепланировке мешает охранный статус, да к тому же у дома полно хозяев. Так, первый этаж (застроенное пространство между колоннами) и коммунальный блок принадлежат Москве, здание прачечной — банку, четыре или пять ячеек — собственникам «из прежних». Наконец, около 30 ячеек (примерно 2,2 тысячи квадратных метров — больше половины всей площади комплекса) находится в руках частного инвестора Александра Сенаторова, начавшего скупать их еще в 2006-ом году. Сенаторов утверждает, что планирует реставрацию дома с полным восстановлением его первоначального облика, сносом лифтов, появившихся в доме после войны, сносом первого этажа… Когда начнется долгожданная реставрация — неизвестно, равно как и неясно пока, что это все-таки будет — реставрация или же коммерческая перестройка. Так что остается всем неравнодушным к наследию советского авангарда только держать кулачки и верить в лучшее. На фото ниже — вид Дома после реставрации по проекту Сенаторова. Подробно узнать историю дома Наркомфина вы можете из книги ARCHIVE | ЖИЛОЙ КОМПЛЕКС «ДОМ НАРКОМФИНА», авторы — Елена Овсянникова и Екатерина Милютина (та самая!). UPD Летом 2017 года начнется реставрация в Доме Наркомфина, под руководством правнука Гинзбурга.
Фотографии и текст — Сергей Сокольский.