Та Москва: магазины Сретенки

Помимо прочих достопримечательностей, Сретенка моего детства славилась своими необычайными магазинами. По выходным из Ярославской и Владимирской области сюда съезжались «колбасные» автобусы, и вдоль тротуаров змеились очереди, атакующие весьма неплохие мясные и гастрономические магазины. Граждане сметали с прилавков колбасы, сыры, масло, мясо, которые в середине семидесятых уже начисто исчезли даже в ближней провинции, но в центре столицы в диковинку еще не превратились.

Но нас, детей, скучное «Молоко» и «Колбасы», конечно, не интересовали. То ли дело «Табак» прямо у Сретенских ворот, крошечная лавочка, притулившаяся прямо под боком церковки, тогда не действовавшей и превращенной в Морской музей. Казалось бы, что делать в табачной лавке семилетним девочкам? Прежде всего, завораживал сам запах, густой, сочный, чуть шоколадный запах дорогого табака. Кроме того, здесь продавалось множество занятных вещичек: наборные мундштуки из разноцветного пластика и янтаря, шикарные трубки всех цветов и фасонов, смешные щеточки для прочистки трубок, они стоили копейки, мы покупали их и мастерили каких-то забавных зверьков и человечков. Ну, и, конечно же, мечта любой малышки: крошечные «золотые» сундучки-табакерки, в которых так и хотелось спрятать самые драгоценные сокровища. Стоили они баснословно дорого, чуть ли не два рубля и однажды, накопив эту заоблачную сумму – пришлось несколько недель обходиться без газировки и мороженого – купила-таки эту волшебную шкатулку.

Не менее респектабельно пахло и в магазине «Авторучки» на противоположной стороне улицы: чернилами, хорошими карандашами, еще чем-то еле уловимым. Здесь мы тоже вертелись часами, рассматривая шикарные дорогие ручки и мечтая о главном призе: чешской ручке, увенчанной прозрачной капсулой, где в какой-то маслянистой жидкости плавала прекрасная русалочка. Но нам приходилось довольствоваться дешевыми ученическими ручками за 35 копеек, неудобными, с вечно текущими стержнями, липкие чернила из которых намертво прилипали к пальцам, партам, школьной форме, колготкам, пионерским галстукам и языкам.

А на углу, у бульвара, была знаменитая «Галантерея» (на фото выше), куда мы бегали за бельевой резинкой для прыгания, а попутно тайком разглядывали и обсуждали косметику и духи и – уж совсем тайком – сокровенные предметы дамского туалета, без которых мы прекрасно обходились еще, как минимум, лет семь-восемь.

Целый квартал между Печатниковым и Колокольниковым занимали книжные магазины: Букинист, просто Книжный и Спортивная книга. Девчачье сообщество больше всего ценило Спортивную книгу, потому что там продавались восхитительные, как нам тогда казалось, открытки с котятами, зайками и прочими дорогими сердцу любой младшеклассницы сюжетами. Открытки покупали, хранили, дарили друг другу, обменивали, иногда – особо креативные барышни вырезали из них картинки и делали коллажи. Став старше, я всем сердцем полюбила «Букинист», полутемный, уютный, пропахший старой бумагой. В отрочестве я часами перебирала здесь стопки старинных фотографий, рассматривала изданные в прошлом веке карты Москвы, листала номера «Аполлона», продиралась сквозь непривычные глазу яти и еры дореволюционных поэтических сборников. Продавцы, привыкшие к бездельникам, которые больше глазели, чем покупали, не гнали тощую нескладную девицу, узнавали, сами предлагали посмотреть то одно, то другое. Кстати, едва получив паспорт, я совершила здесь рискованную, задолго до этого запланированную сделку: принесла в скупку прижизненное собрание сочинений Гайдара. Мне дали запредельную сумму: 54 рубля на руки. Я была так смущена, что заподозрила недоброе: вдруг книга настолько ценная, что мне крупно влетит за ее продажу. Смешно, но о злополучном Гайдаре дома так никто никогда и не вспомнил. Часть заоблачной суммы была немедленно потрачена здесь же, что называется, не отходя от кассы, а оставшуюся я разбазаривала долго и с удовольствием: ведь потратить такие деньжищи в позднебрежневское время девочке-подростку было практически негде и не на что.

Но вернемся на торговую Сретенку начала семидесятых. Самым, пожалуй, экзотическим магазином была «Лесная быль» — здесь торговали битой дичью. Прилавки, заваленные тетеревами, фазанами и перепелами, привели бы в восторг любого фламандского живописца. А вот обитатели «колбасных очередей» этот магазин игнорировали – брезговали, что ли. Здесь никогда не было народу. И бабушка изредка покупала дичь и готовила вкуснейший суп из фазанов, и даже сибирские пельмени из медвежатины. Меня это снейдерсовское охотничье великолепие буквально завораживало своим первобытным буйством красок и варварской красотой. К стыду своему, должна признать, что птичек мне было ничуть не жалко.

А прямо напротив находился не менее прекрасный магазин «Грибы-ягоды», где по стенам стояли настоящие деревянные кадушки, в которых действительно плавали в рассоле рыжики и лисички, томилась квашеная капуста и соленые огурчики, а на прилавках громоздились горы сухофруктов и орехов. Объяснялось неслыханное изобилие, вероятно, тем, что сюда тоже ходили, главным образом, аборигены.

Филипповская булочная на Сретенке – маленькая, уютная, совсем не похожая на гигантскую роскошную на улице Горького. Здесь было самообслуживание: хлеб, лежавший в наклонных деревянных ящиках, нужно было аккуратно пробовать на свежесть специальными металлическими вилочками. За три копейки можно было купить горячий хрустящий рогалик или смешную маленькую булочку с выемкой посередине, которую, естественно, называли в детском сообществе не иначе, как «попа». Свежие белые рогалики и еще бублики мне нравились в детстве, кстати, значительно больше сладких булочек и пирожных.

Было еще одно место на Сретенке, неизменно притягивавшее мое внимание: фотоателье, в витрине которого были выставлены образцы фотопортретов. Это были, как на подбор, черноокие знойные красавицы всех возрастов с тяжелыми волосами и пышными формами, вероятно, соответствовавшие эстетическим предпочтениям сотрудника этого заведения, тощего невзрачного лысоватого дядечки, проработавшего в ателье едва ли не до его закрытия. Мне нравилось рассматривать портреты, придумывать истории изображенных на них людей.

А чуть позже, научившись шить, я страстно полюбила магазин «Ткани», главным образом, за отдел «Мерный лоскут», где буквально за копейки можно было купить остатки шикарных дорогих тканей, из которых мы с подружками в девятом-десятом классе мастерили самую что ни на есть дизайнерскую одежду. На выпускной мама дала мне пять рублей, и именно здесь я купила тонкую сорочечную ткань, которая в сочетании с бабушкиной старинной кружевной занавеской и стала моим выпускным платьем.

Во время первомайской демонстрации, когда Сретенку перекрывали и по ней шли колонны в сторону центра, вдоль тротуаров выстраивались палатки и столики со всякими лакомствами, сувенирами, игрушками, и мы, получив от родителей какую-то мелочь, бежали от ларька к ларьку, скупая всякую ерунду, лакомясь нежнейшими пирожными, обгрызая леденцовых петушков, выпуская в небо разноцветные шарики… Несмотря на все флаги-плакаты-транспаранты, ничего идеологического для нас в этом празднике не было: лишь чистый карнавал, веселая ярмарка, когда первый раз выпустили из дому в одних носочках, и можно бежать по проезжей части, или даже ехать на велосипеде, и пить лимонад, и объедаться сладостями, и никто не ругает за немытые руки и не напоминает, что скоро обед… Но – праздники Печатникова переулка – это уже другая история (это первая часть сретенской трилогии Аси Штейн). 

Последняя часть трилогии тут.

Текст — Ася Штейн.  Фото — https://pastvu.com/