Москвичи о Москве: Кирилл, дизайнер, 47 лет
Я покривил бы душой сказав, что люблю Москву. Невозможно любить то, что является частью тебя, как невозможно любить какой-то из своих органов более, чем другой. История умалчивает о том, когда предки мои появились и стали жить в Москве, известно, что в двадцатые годы прошлого века дед мой, профессор столичного вуза, встретил здесь стенографистку «Московской правды», мою бабушку, и женился на ней. В разгар оттепели 60-х мой отец, в то время организатор джазовых и танцевальных вечеров в легендарном кафе «Молодёжное» на улице Горького, встретил мою маму, очаровательного молодого инженера из закрытого НИИ на Соколе. Через некоторое время, в родильном доме им. Клары Цеткин, на крутом берегу реки Яузы появился на свет я. По семейной легенде, увидевшая меня в коляске на Центральном рынке Фаина Раневская, громко вскричала: «Маша, Маша! Ты только посмотри какая прелесть!».
Свои дошкольные годы провёл я в коммунальной квартире на Садовой-Сухаревской улице, в доме 10/12, более известном ныне как «ушастый дом». Хорошо помню соседей — людей странных, но всегда внимательных к ребенку и весьма импозантных. Хромой ветеран войны, крашеная хной женщина, вечно разговаривавшая по телефону, вежливая и улыбчивая старушка, получившая образование в Екатерининском институте благородных девиц и величавая Генриетта Ивановна – последняя жена и вдова моего деда профессора. Меня же в то время более интересовали оранжевые крыши такси на Садовой, которые было видно из окна моей комнаты, странные и нелепые по нынешним меркам игрушки и прогулки во дворе с ребятами из соседнего «генеральского дома». Пространство для прогулок было огромным и ограничивалось кинотеатром «Форум» с одной стороны и Трубной улицей с другой. Набегавшись, самым замечательным тогда было идти к угловой булочной на Трубной, где в подвале находилась пекарня, источавшая сказочные ароматы выпечки, и сев на корточки, голодными глазами смотреть в открытое окошко подъемника, чтобы через некоторое время бесплатно получить горячую и немного примятую, не годную для продажи булочку.
Через пару месяцев после того, как я пошёл в школу, семья наша получила долгожданную и вожделенную отдельную трёхкомнатную квартиру. И, полные радости и энтузиазма, мы отправились в новостройку на улице Конёнкова-12а (это в Бибирево — прим. ред.). Пару лет назад я случайным образом побывал у этого дома и надо признать увиденное ввело меня в некоторое замешательство. Потрепанный дом, окруженный всеми признаками развитой инфраструктуры, никак не напоминал белую прямоугольную башню, перед которой пролегала дорога, связывавшая ПТУ с общежитием. Чуть дальше находилась огромная грязная и глубокая лужа, по которой важно плавали на плотах из досок и пенопласта мои ровесники во внесезонных ватниках и кирзовых сапогах. За лужей была одна из многочисленных строек, за стройкой — поле, в дальнем конце которого виднелся коровник с коровами (!) и заканчивалось это всё Московской Кольцевой Автодорогой. Позади же дома была просто непроходимая грязь. Развитие общественного транспорта в тех местах было в зачаточном состоянии и я каждое утро героически терпел двухчасовую дорогу на двух автобусах с пересадкой до заветной английской спецшколы, которую было единодушно решено не оставлять. Ближайшей станцией метро в те годы была конечная — «ВДНХ». Культурный шок произошёл у всей моей семьи, включая даже меня и моего младшего брата и меньше чем через год мы переехали по обмену, потеряв комнату, но поселившись в 10 минутах ходьбы от бывших родных пенатов.
В уютном уголке Москвы, недалеко от упомянутой выше Садовой-Сухаревской, ответвляясь от Божедомки (ныне улица Дурова), расположен был зелёный и тихий Выползов переулок (см. на фото выше), за ним Тополев переулок, чуть поодаль стадион «Буревестник» — идеальное место для семейного отдыха и игр на открытом воздухе (интересно, что в Москве до сих пор существует ещё один стадион «Буревестник» — на Плющихе). Из окон наших на Выползовом, 6 видны были теперь старые двухэтажные деревянные дома с двориками, утопавшими в зелени, красного кирпича магазин на углу и даже диковинный и редко работавший Музей пожарной охраны. Вся эта патриархальная идиллия исчезла практически в один миг (см. фото ниже). Приближение Олимпиады-1980 ознаменовалось началом грандиозного строительства двух спортивных объектов, которые поглотили, как ненасытный дракон, целые кварталы, улицы и переулки, а также упомянутый выше стадион «Буревестник». Мне та эпоха запомнилась непролазной грязью вокруг дома, круглосуточным забиванием свай, которые, казалось, забивают по ночам прямо мне в голову и рабочей площадкой на 4-ой Мещанской, где сгрудились вентиляционные воздуховоды различных конфигураций для будущего стадиона, которые представлялись мне и другим детям бесконечным, фантастическим и манящим лабиринтом.
Терпение нашего семейства было вознаграждено окончанием строительства стадиона «Олимпийский» и плавательного бассейна. Ненадолго наступила эра блаженства, идеального порядка и чистоты, финских продуктов и солёных крекеров, отсутствия в городе маргинальных личностей, ну и, конечно же, легендарных спортивных состязаний. Ещё долгое время после окончания Олимпиады-80 этот спортивный объект, как в прочем и многие другие подобные ему, сохранял лоск, чистоту и аккуратность окружающих его территорий. Меня, как и многих других подростков и старшеклассников середины 80-ых манили плавные, асфальтированные спуски вокруг спорткомплекса, идеальным образом подходящие для нелепых и погромыхивающих первых отечественных скейтбордов. За скейтбордистами у «Олимпийского» стали появляться брейкеры, и я как губка стал впитывать особенности неформальных уличных развлечений, с удовольствием принимая в них участие. Апофеозом того времени, по моему мнению, стал Всемирный фестиваль молодёжи и студентов в год моего школьного выпускного (1985г.). На площадке между спорткомплексом и Олимпийским проспектом была сооружена сцена, на которой мне довелось увидеть тогда свой первый open air с группой heavy metal из ГДР и неимоверно популярной тогда «Машиной времени».
Вскоре после описанных событий наступил вынужденный и весьма длительный, двухгодичный перерыв в моей столичной жизни, связанный со службой в армии. Через пару месяцев по возвращении домой, я поступил в педагогический институт. Уже через год я женился на однокурснице и столкнулся с категорическим нежеланием родителей, особенно отца, к совместному проживанию с молодой моей супругой в одной квартире. В связи с чем, было принято решение по выселению «молодых» к бабушке, в квартиру, где родилась и выросла моя мама. Эту небольшую уютную квартиру в надстроенных этажах доходного дома Дурилина (см. фото выше), в самом начале Большой Ордынки, на пересечении с Черниговским переулком, я посещал практически с рождения, оставаясь порой на несколько дней, освобождая родителей от забот обо мне, тем временем пользуясь благорасположением бабушки, поедая блины и ватрушки гуляя с ней по Кадашам. Квартира эта, состоявшая из двух комнат была коммунальной, и соседкой моей бабушки была пожилая уже женщина Прасковья Ивановна, вдова бывшего офицера царской армии, которого называла на французский манер Мишель. Наследников она не имела и когда скончалась, комната освободилась естественным образом. Это позволило молодому студенту с беременной супругой, то есть мне, совершить родственный обмен с бабушкой и въехать в освободившуюся комнату.
Об истории этого замечательного дома известно немного. Построен он был на территории исторического владения Ржевских, известного ещё с XVI века. Владение много раз переходило из рук в руки пока в начале XIX века, в 1906 году, архитектор Шервуд не построил на этом месте комплекс, основой которого стал особняк гимназии Косицына, оригинально надстроенный в классическом стиле на основе каменных подклетей XVI века и окружающий его жилой дом в 4 этажа и 4 подъезда. Примерно с 1932 года здание было решено надстроить ещё двумя этажами с квартирами поменьше, а в 1936 году брат моей бабушки получил в этом доме комнату по линии Министерства иностранных дел. Мама моя вспоминает, что жил в доме грозный работник НКВД, которого все боялись и старались не попадаться ему на глаза, а она дружила с его дочерьми, с которыми общается и поныне. На одной площадке с ней жила Ирина Белогородская, ставшая в конце шестидесятых диссиденткой и женой поэта Вадима Делоне. Много других интересных персонажей наполняло большие коммунальные квартиры, но уже давно уехали. Посему я не без оснований считаю себя старейшим наследным жителем этого дома.
Приключения с переездом совпали по времени с кардинальными переменами, происходившими в то время в стране, и в Москве в частности. Инфраструктура района и предназначение зданий в районе Балчуга, Ордынки и Пятницкой менялись с неимоверной быстротой. Прежде всего стоит отметить, что из бывшей гимназии Косицына, исчез детский сад, здание отремонтировали, богато декорировали, перекрасили в другой цвет и предоставили какому-то фонду для проведения выставок современного искусства (см. фото выше). На Пятницкой магазин «Мясо» после долгого ремонта стал «Серной» («Серна» — культовое молодежное кафе конца 90-х — начала нулевых на Пятницкой,8, теперь вместо него — кафе «Хлеб Насущный» — прим.ред.), исчез «Кондитерский» с шикарным дореволюционным интерьером и резными прилавками, исчез маленький и очень забавный Пятницкий рынок с архаичными деревянными павильончиками.
Вот уже без малого 30 лет живу я в Замоскворечье в Черниговском переулке и не устаю с интересом вглядываться, проходя мимо каждый день, в незыблемые камни строений, стоящих на своём месте не одну сотню лет, в забавные и случайно оставшиеся на виду артефакты советского времени, в настойчиво наслаивающуюся на старину современность вывесок и булыжных мостовых. Я второй раз женат и ещё два раза не был женат, завёл кучу детей, радуюсь их успехам, вожу дочь в легендарную 19-ю школу имени Белинского в Кадашах, негодую на то что исторические места заставлены машинами. Я не могу сказать, что люблю этот город. Я им живу.
Фотографии — из архива Кирилла Астахова (первая) и с нашего любимого pastvu.com