Танцы в Доме Учёных на Пречистенке
— А на чтения стихов Цветаевой ещё есть билеты?
— Нет, это же в Малахитовом зале, он маленький, билеты быстро ушли.
— А на концерт в Большом зале есть ещё?
— Да, есть, сколько Вам?
— Два, пожалуйста. А что у вас сегодня за танцы?
— Ну, танцы… Не знаю, что и добавить, – ответила кассир.
— Давайте, тогда ещё один билет на танцы. Посмотрим, что за танцы…
Часом раньше. Два огромных льва с заснеженными мордами на бирюзовых пилонах Центрального Дома Учёных безразлично смотрели на редких прохожих, которые субботним утром пробирались сквозь завалы снега на Пречистенке. «Сегодня танцы – 15:00» – гласило объявление. Я зашла через кованые ворота на территорию дома и оказалась перед массивным серо-бетонным зданием. Дверь поддалась не сразу. Она глухо заскрипела своими тугими петлями, не желая впускать праздного посетителя. Потом ещё одна такая же упрямая дверь.
В вестибюле было тепло, справа и слева висели красочные афиши. Сразу бросилась в глаза вычурность псевдо-золотой лепнины на стенах и потолке помещения. Ах да, это же советская пристройка. Вход в особняк 18-го века, вероятно, чуть дальше.
Возле кассы стоял пожилой мужчина в старой болоньевой куртке и потрёпанной шапке-ушанке. Окно кассы было закрыто. Я подошла поближе: «часы работы с 13:30 по 17:00». На часах ещё не было и 12.
— А Вы в кассу стоите? – спросила я.
— Да, – удивленно ответил он.
— Но ведь касса открывается только через полтора часа.
Мое замечание не произвело на него никакого впечатления. Он грузно переступил с ноги на ногу и медленно произнес:
— А вдруг на 30-е не будет билетов. Такой ж концерт!
Он указал рукой на одну из афиш. Название ансамбля, выступающего 30-го, мне ничего не говорило. Но я понимающе кивнула головой.
— А я, пожалуй, приду, когда касса откроется.
На это мужчина ответил что-то невнятное, вроде того, что я делаю большую ошибку, и мне билетов не достанется. И, очевидно, подумал: «Современная молодёжь, у неё нет времени ни на что, нет терпения, не могут даже подождать, всё бегут куда-то…». И остался ждать у кассы. А я пошла в дом напротив, в музей Толстого.
Скоротав полтора часа в компании Льва Николаевича, я вернулась в Дом Учёных. Снова скучающие белые львы на пилонах, снова две упрямые двери. Но на этот раз в вестибюле было больше людей. Маленькое пространство у кассы постепенно наполнялось нарядно одетыми женщинами постбальзаковского возраста. Они суетливо стряхивали с верхней одежды снег, искали глазами знакомые лица. В кассу образовалась очередь, все покупали билеты на танцы. Я тоже купила один.
Было уже около двух часов дня. Двери в главное фойе советской пристройки были открыты. В дверях стояла билетёрша и проверяла входные билеты. Я протянула свой. Она с любопытством взглянула на меня: я, очевидно, была не очень похожа на завсегдатаев. В фойе было уже много посетителей. Они радостно здоровались, снимали верхнюю одежду, шуршали пакетами. Вся эта суета отражалась и приумножалась в огромных зеркалах, висевших по всему периметру зала.
Гардеробщица торопливо принимала тяжелые шубы, куртки, дубленки, всевозможные портфели и пакеты. Взамен она выдавала большие овальные номерки, которые не помещались ни в один карман.
— А где у вас кафе или что-нибудь подобное? – спросила я у гардеробщицы, забравшей мою куртку.
— Кафе за гардеробом, направо, – вежливо ответила она.
По дороге в кафе, я решила зайти в женский туалет. В отличие от входных дверей, дверь в женский туалет была необычайно легкой, и я не рассчитала свои силы. Неожиданно для себя, я распахнула дверь настежь и застала пожилых дам в самых разнообразных позах. Одна женщина стояла без юбки и натягивала колготки, другая – переобувалась, третья – красила губы ярко-розовой помадой. Моё бесцеремонное появление в туалете застало всех врасплох, они на секунду застыли в своих позах и удивленно смотрели на меня. Я смущенно извинилась и поспешила спрятаться в кабинку туалета. Оттуда было удобно слушать разговоры:
— Альберт сегодня будет?
— Ох, я и не знаю, мне важно, чтобы Василия не было, а то он мне не даёт танцевать с другими. Все время только меня и приглашает.
Выходя из своего укрытия, я с любопытством взглянула на объект воздыхания Василия: она стояла у зеркала и втыкала золотистые шпильки в пышную копну седых волос. Ее розовое вечернее платье «в пол» деликатно облегало стройную фигуру.
В кафе была очередь. Женщина передо мной заказала чай «Гринфилд» за 35 рублей и пирожное за 45 рублей. Я не могла определиться с выбором. На витрине буфета стояли тарелки с бутербродами из белого хлеба с сырокопченой рыбой, ветчиной, и один бутерброд с красной икрой. Все они были украшены листиками петрушки и четвертинками лимона. Чтобы не обветрились, бутерброды были бережно накрыты целлофановой плёнкой.
Я села за столик. Все те же зеркала, все то же нагромождение золотого. После того, как я рассмотрела всех нарядно одетых женщин, я, наконец, увидела и мужчин. Их было совсем немного, в основном, они пришли вместе со своими спутницами. Лишь несколько пришли в одиночку. Сутулые пожилые джентльмены в старых потёртых костюмах неуверенно оглядывались вокруг.
— Кто потерял входной билетик на танцы? – громко объявила буфетчица.
Через несколько секунд женщина с начёсанными седыми волосами в вечернем розовом платье воскликнула: «Мой билетик!»
За соседним столом компания обсуждала последние изменения в их НИИ:
— Пришли молодые, так называемые специалисты, лет по 25, не москвичи. И выживают нас!
— Ну как же, нужны новые идеи…
— Какие идеи?! Они ничего не знают! А у нас опыт. Опыт важен.
Я допила свой «Гринфилд» и пошла дальше рассматривать дом и его гостей. По парадной лестнице всё ещё того же советского здания я поднялась на второй этаж. На втором этаже располагалась галерея картин членов Центрального Дома Учёных. Все авторы были с научной степенью и рисовали исключительно для души. Разнообразие тем, сюжетов, и образов художественного творчества научных работников однозначно впечатляло посетителей. Тут можно увидеть и сидящую незнакомку с книгой, и портрет студента-физика, и несколько копий картин Брюллова, которые лишь отдаленно напоминали оригиналы.
В Бальном зале пары танцевали вальс. Это было последнее на сегодня занятие группы классических танцев. Диджей объявил «Венский вальс» и включил диск с музыкой Штрауса. Танцоры с энтузиазмом закружились в изменчивом темпе вальса, чередуя левые и правые повороты. Все участники этих классических танцев были одеты подобающе: женщины в нарядных платьях с развевающимися при движении длинными подолами. Лишь одна молодящаяся особа была в мини юбке и на высоких каблуках. Мужчины были в костюмах. Один белоснежно-седой кавалер во фраке с бабочкой привлёк моё внимание. Он показался мне знакомым. А не бывший ли он мой коллега из проектного бюро, где я работала 10 лет назад? Семён Семёныч… – нет, не так его звали. Михаил Семёнович – точно! 10 лет прошло, он постарел, но все еще держится очень статно, как настоящий джентльмен. Он всегда был таким импозантным джентльменом, который носил бабочку. Может, это он. Наверное, это он…
Мое внимание переключилось на одиноко танцующую женщину в лиловом шифоновом платье. В ее убранных в узел волосах красовался лиловый, под цвет платья, цветок. На руках у неё были такие же лиловые митенки. Она виртуозно кружилась в вальсе на краю танцевальной площадки. Обе ее руки были подняты в воздухе, как бы обнимая партнера.
Так я стояла несколько минут, прислонившись к колонне на входе в Бальный зал. Ко мне подошла женщина средних лет, которая так же, как и я, не принадлежала к кругу постоянных посетителей Дома Ученых:
— Хорошо старички пляшут! А что они танго танцуют?
— Нет это вальс, – ответила я.
— А я в прошлый раз сюда ходила, меня один старичок так в танго закружил! Ух! А я хочу на танго записаться, только я бы хотела в молодую группу, эти больно пожилые для меня…. А вы тут бабушке компанию составляете?
— Нет, я тут сама по себе.
Мы ещё немного постояли молча, смотрели на танцующих, потом музыка закончилась и я пошла смотреть усадьбу. Незаметно советская пристройка закончилась, и началась усадьба 18-го века.
Этот классический особняк неоднократно перестраивался; каждый хозяин вносил новые детали в его внешний и внутренний вид. Первым владельцем этого здания был московский военный губернатор Иван Петрович Архаров. В дополнение к особняку, Архаров получил от царя Павла I тысячу крестьянских душ, что обеспечило ему комфортную жизнь на много лет и возможность устраивать каждое воскресенье роскошные балы, которые собирали лучшее московское общество. После войны с Наполеоном, этот весьма пострадавший от пожара особняк перешёл в собственность князя Ивана Александровича Нарышкина. Нарышкин восстановил здание, но сделал его ещё роскошнее и изысканнее. Усадьба должна была соответствовать рангу хозяина, ведь Нарышкин был большим человеком при дворе Александра I. Здесь собирался литературный бомонд того времени. Пушкин с Гончаровой часто захаживали к Нарышкину, ведь тот был дядей жены поэта. Позже Гоголь посещал этот особняк и интересовался жизнью племянника Нарышкина, который участвовал в восстании декабристов и был приговорён к каторге и ссылке. В то время Гоголь работал над вторым томом «Мертвых душ» и интересовался в этой связи деятельностью декабристов.
Впоследствии усадьба сменила еще двух владельцев-дворян – Гагариных и Трубецких, а потом оказалась в собственности купцов Коншиных. Бездетная вдова купца Коншина, Александра Ивановна распродала заводы и фабрики мужа и на эти деньги устроила грандиозную перестройку усадьбы. Она наняла известного в то время архитектора Анатолия Оттовича Гунста. Благодаря таланту архитектора и практически неограниченным финансовым возможностям заказчика, в Москве появилось одно из самых роскошных зданий в стиле неоклассицизм. После революции этот особняк, конечно же, «национализировали». И, спустя некоторое время, Максим Горький убедил Ленина создать здесь Центральный Дом Ученого – место встречи и отдыха советской интеллигенции. Вот такая богатая история.
Говорят, у камней есть память. Тогда эти стены должны помнить многое. Мне очень хотелось почувствовать, вздохнуть, представить все те истории, свидетелем которых был этот особняк.
В первой комнате, вероятно, Большой белой гостиной, было темно. Если в Бальном зале танцевали, то эта комната – место, где где велись светские беседы вдали от музыки и суеты. Все в этой комнате говорило о богатстве и изысканности. Стены были расписаны фресками с изображением итальянской мандолы, бубна, флейты и других классических музыкальных инструментов. Пилястры увлекали за собой вверх к потолку, богато украшенному орнаментом и лепниной. Вдоль стен стояла элегантная мебель в стиле барокко с многогранной резьбой, выгнутыми ножками, и атласными рыжевато-золотистыми сиденьями. Такую мебель я видела только в музеях и, как правило, перетянутую ленточкой с надписью: «Не трогать, не садиться. Ценный экспонат». А тут всё стояло просто так, как будто я нахожусь в гостях у княгини Трубецкой, и сейчас сама хозяйка дома зайдёт в комнату. Выключенный свет в гостиной создавал дополнительное ощущение таинственности и давал разгуляться воображению.
Пользуясь случаем, я решила сесть на большой овальный диван, стоявший у стены в центре комнаты. Крупные пружины тихо заскрипели подо мной, сидеть было мягко и комфортно. Я снова начала представлять себя в гостях у какой-нибудь княгини. Сейчас принесут чай и поставят вот на этот стол у дивана. Я провела рукой по столу: его шероховатая поверхность была мастерски выложена мозаикой, воспроизводившей яркие цветы на чёрном фоне. В музеях такие столы обычно покрывают стеклом для сохранения мозаики. А здесь все было открыто, все можно было осязать руками.
Вдруг открылась боковая дверь. Я замерла в ожидании хозяйки салона. Но это была всего-навсего сотрудница Центрального Дома Учёных. Я ожидала, что она мне грозно скажет: «Нельзя сидеть на антикварной мебели!». Она посмотрела на меня, но ничего не сказала. Я продолжила сидеть. Из Бального зала пришёл пожилой мужчина и тихо сел на стул напротив.
Через некоторое время пришли две дамы с начёсанными волосами и включили свет для того, чтобы сфотографироваться. Атмосфера таинственности была разрушена.
Я встала и пошла смотреть дальше. Комната за комнатой. Одна другой прекраснее. Вот только недавний дилетантский ремонт все портил. На потолке коридора, ведущего в Зимний сад, где сейчас располагается ресторан, я увидела небесную сцену с ангелами, которые были небрежно выкрашены в ярко-розовый цвет, почти малиновый. Этот ужасный цвет в ужасном исполнении делал фигуры ангелов похожими на поросят из детского мультфильма.
Точно таким же противно-малиновым цветом были раскрашены и рельефные изображения цветов на стенах Серой комнаты, которая соединялась с рестораном маленькой дверью. Маляры – реставраторами их нельзя назвать – намазали каждый выпуклый цветок малиновой краской, вылезая за края, и пририсовали ярко зелёные стебельки к каждому цветку. Некоторые цветы были замазаны белой краской поверх малиновой, только это не делало их менее уродливыми. Было больно смотреть на такой «ремонт». Я выключила свет в этой комнате – сразу стало лучше.
У зеркала над камином стояли старинные часы с изображением древнегреческих богов. Часы давным-давно остановились, а их стрелки навсегда замерли на половине второго.
Застывшие во времени часы всегда казались мне необычайно таинственными. Вот и в этот раз моя фантазия рисовала картины из прошлой жизни. В темноте такие образы рисуются очень реалистично. Две женщины, которые фотографировались в каждой комнате, дошли до этой комнаты и включили свет. Они вежливо попросили меня отойти от камина, так как хотели сфотографироваться на его фоне. Я отошла и предложила сфотографировать их вдвоём, но они отказались, пояснив, что им нужна фотография для «Одноклассников». Я пожала плечами, и пошла медленно из комнаты в комнату, в Бальный зал.
Там уже закончилось занятие группы классических танцев, и начались просто танцы. На танцполе и в галерее толпились нарядные посетители, диджей поставил диск с ретро музыкой. Люди начали танцевать. Первыми вышли на танцпол те, кто пришел с партнёрами. Женщины без кавалеров сели на стульях по периметру зала и стали ждать приглашения на танец. Несколько мужчин стояли и смотрели по сторонам.
Когда началась более энергичная музыка, одиночки тоже пустились в пляс. Они не просто перетаптывались с ноги на ногу, а танцевали танцы своей юности. Выглядело красиво.
Меня заворожила одна пара: они танцевали очень энергично и почти профессионально. Мужчина перебирал пальцы партнёрши, страстно смотрел ей в глаза. Она смотрела на него. От их движений становилось жарко на танцполе!
В стороне от меня стояли двое деловитых мужчин, говорили о чем-то, смотрели на танцующих. Они явно были из тех, кто ходит на танцы смотреть, а не танцевать. Чтобы не быть одной из них, я решила вернуться в ресторан. Архитектор Гунст планировал его как зимний сад со световым фонарем и стеклянным эркером. Но после различных «усовершенствований» советского времени и «профессионального» ремонта недавнего периода зимний сад было не узнать. В ресторане праздновали чей-то юбилей, звучали тосты. На стенах, где должен был быть натянут шёлк или атлас, красовались дешевые безвкусные обои. Поверх них висели картины, кое-где стояли неоклассические статуи и предметы декора. На потолок я решила больше не смотреть – мне хватило увиденных ранее малиновых ангелов.
Ресторан был поделен на две части: с одной стороны – буфет, с другой стороны – ресторан и столики. Между ними пролегала стена с огромным оргстеклом. Это стекло создавало видимость зеркала, в котором никто не мог найти своего отражения. От ресторана шёл коридор к кабинету директора и другим административным помещениям. Коридор отличался таким же нагромождением лепнины и золота, какое я наблюдала в начале моего путешествия по этому дому. Я совсем запуталась, где кончается элегантный особняк 18-го века и начинается советская пристройка. Возможно, этот узкий коридор был раньше коридором для прислуги, а сейчас он преобразился в административное крыло Дома Учёных?
Я вернулась в основные комнаты. В Голубой комнате в стиле ампир стояло пианино. Я открыла крышку и нажала на клавиши – звука не было. Эх, не получилось услышать звук из прошлого! Я закрыла крышку и подошла к окну. Из окна было видно усадьбу Лопухиных-Станицких, где располагается сейчас музей Толстого. Было уже темно, в музее-усадьбе горел свет. Машин на Пречистенке было не видно из-за высокой каменной ограды. Медленно падал снег. Наверное, такой же вид открывался из этого окна 200 лет назад. На улице зажглись фонари. Я осмотрела старую двойную раму и кованые ручки окна. Возможно, вот именно на этом месте стоял Пушкин и думал о своей новой статье в «Современнике»…?
— Какие тут все интеллигентные люди! — оборвала ход моих мыслей уже знакомая мне женщина, которую в прошлый раз «один старичок закружил в танго» — Тут, наверное, и матом не ругаются, – добавила она.
— Наверное, не ругаются, – ответила я.
А потом я представила «реставраторов». Наверное, они ругались матом. Уж точно их начальник, когда увидел эти малиновые розы в Серой комнате, и заставил работников перекашивать их в белый цвет. Прямо как в «Алисе в стране чудес», шестёрки и пятерки красили белые розы в красные. Тут только наоборот: из красных в белые. Отрубила бы Королева им головы за этот ремонт?
Я продолжила гулять по усадьбе. И, наконец, две фотографирующиеся для «Одноклассников» женщины решили воспользоваться моими услугами. К моему удивлению, они по-прежнему хотели фотографироваться по отдельности. Только не в этой части усадьбы, а в советской. Там, в конце картинной галереи, находилась декорация в виде беседок-портиков из ярко-зелёного стекла, имитирующего малахит. Вот там они хотели быть запечатлены для «Одноклассников». У одной был старый цифровой фотоаппарат, у другой – смартфон. Я, с видом знатока фотографии для соцсетей, выстроила их в различных позах, сфотографировала в разных ракурсах и под разными углами. Все остались довольны.
После фотосессии я решила, что моя миссия здесь выполнена и пошла дальше в город по своим делам. Танцы были в самом разгаре.
Текст и фотографии — Наталья Мамонова.