ДОМ-КОММУНА НА ГОГОЛЕВСКОМ БУЛЬВАРЕ
Жилой комплекс на Гоголевском бульваре, 8 (1929-1930 гг) редкий и достаточно хорошо сохранившийся пример конструктивисткого жилья. Здесь молодые архитекторы не только построили два корпуса (два жилых, а один служебный), но и сами в них поселились, чтобы на себе проверить социальные концепции передовой архитектуры. Задуман он как «дом переходного типа» — его двоюродные братья стоят ещё в других районах Москвы, а также Екатеринбурге и Самаре. Некоторые уже снесены, некоторые отселены, а на Гоголевском живут в том числе и потомки самого смелого поколения русских архитекторов. Каждая семья живет в отдельной, оснащенной всеми удобствами квартире-ячейке − или большой приличной двухсторонней трехкомнатной квартире или же, в другом корпусе, в многоуровневой ячейке типа F (из архитекторов в большой поселился только Александр Пастернак, его более известный брат Борис тоже прожил тут два с половиной года). В «эффах» уже душ, а не ванна, кухонный элемент-шкаф, одна спальня и одна, полуторной высоты. гостиная. В первом этаже были залы столовой и клуба, в отдельном домике прачечная. Крыши были плоскими террасами, на высоте пятого этажа их соединял мостик. Стройматериалы − передовой тогда железобетонный каркас и легкое заполнение. Собственно, сама архитектура должна была не только показывать преимущества новых рациональных методов проектирования и строительства для решения наболевшего «квартирного вопроса» (на 1931 год приходится пик обеспеченности жильём в довоенной Москве), но и постепенно приобщать жителей к общему быту и жизни в одном коллективе, но, в отличие от домов-коммун тут это не было обязательным. Более известный дом − дом Наркомфина ушел в 2017 году на реставрацию — он последние годы напоминал руину, чего здесь удалось избежать, в том числе потому, что дом на Гоголевском всегда оставался жилым.
Владилен Разгулин, режиссер, 10 лет назад купил квартиру в Доме. «Недавно нам пытались заменить наш исторический забор на новодел, но мы с неравнодушными жильцами собрались и не дали этого сделать, приведя его железные решетки и бетонные столбы в порядок. Окна нам деревянные раздвижные в коридорах пытались заменить в коридорах на пластиковые стеклопакеты, но тоже отбились: опять же сами скинулись деньгами и заказали их косметическую реставрацию. В общем, есть в доме минимум человек 10 активистов, которые следят за сохранением всех этих исторических деталей нашего дома-коммуны, и, если что, сразу стараемся предпринять все необходимые меры.
Квартиры, конечно, сейчас у всех очень разные, некоторые действительно очень красивые и отремонтированы с большим вниманием и уважением к истории этого дома. У Елены Михайловны Синявской, ветерана нашего дома и его единственного коренного жильца, квартира самая аутентичная: покрытие пола, раздвижные деревянные перегородки кухни.
Кстати, как нетрудно заметить, здесь невероятная путаница с нумерацией квартир. Объясняется это просто: после капитального ремонта в соседнем, «семейном» корпусе (его делали после войны) должны были отремонтировать и наш, с квартирами-ячейками», но не стали этого делать, а просто поменяли местами почтовые ящики, пригласили комиссию и отчитались перед ними: смотрите, отремонтированы оба корпуса. С тех пор эта путаница так и сохранилась. Еще из интересного: настоящих аутентичных этажа в нашем корпусе только первые четыре из шести. Два остальных были надстроены после войны, тогда же и демонтировали этот мостик-переход между корпусами. А квартиры в двух надстроенных этажах самые обычные».
Нам очень повезло. Мы встретились с жительницей дома Еленой Михайловной Синявской, которой в этом году исполнилось 90 лет, а переехала она в этом дом, когда ей было всего три года, в 1931 году. Это потрясающе интересный человек. Елена Михайловна рассказала о своем детстве в доме-памятнике советского архитектурного авангарда, Москве военной и жизни в тех самых, еще не тронутых реконструкцией, старых арбатских переулках.
Детство. В этот дом мы с моими мамой и папой (архитектором М.И. Синявским, одним из авторов дома-коммуны, — прим. ред.) переехали сразу после сдачи объекта, в 1931 году. Главные детские впечатления — это настоящий кооператив, где в 16 квартирах нашего корпуса поселились архитекторы и другие интересные люди. В соседней квартире справа жил Михаил Барщ, он также принимал участие в проектировании этого дома, соседями слева были архитектор Иван Леонидов со своей женой. Все эти молодые ребята горели конструктивизмом, ходили друг к другу в гости, много спорили и обсуждали свои проекты. Мой отец особенно плотно дружил и сотрудничал в Барщем — они ведь вместе спроектировали первый в нашей стране планетарий в свое время (речь идет о Московском планетарии, который Барщ, Синявский и инженер Зунбладт построили в 1929 году, — прим. ред.)
Детей в нашем кооперативе в те годы было очень много, и все вместе мы жили практически одной большой семьей: бегали с ребятами по этим длинным коридорам, а еще очень много времени проводили в нашем дворе. Раньше оба жилых корпуса соединял мостик, по которому мы ходили в гости друг к другу. Сейчас я вспоминаю его и с ужасом думаю, как же он был высоко и при этом выглядел очень хлипко, но тогда…. Тогда мы ни о чем таком не думали, носились везде как угорелые и играли на плоских крышах в любимые детские игры (мостика и плоской крыши корпуса с квартирами-ячейками дом-коммуна лишился после войны из-за надстройки здания дополнительными двумя этажами, — прим. ред.). Самые любимые — как и у всех детей нашего поколения: «Казаки-разбойники», «Классики» и «Ножички».
Двор на двор: сражения детей архитекторов-конструктивистов со сверстниками, живущими в здании современного Государственного музея современного искусства. Да, это сейчас серьезный музей, а тогда, в 30-е, эти два здания бывшей усадьбы Нарышкина (архитектор Матвей Казаков построил их в конце XVIII века, — прим. ред.) были жилыми и обитала здесь по большей части натуральная шпана, а находились наши с ними дома практически вплотную друг к другу. Мы с ними сильно враждовали. Эти два здания (а еще какое-то время здесь был и деревянный барак) заселили после революции, «нарезав» внутри небольшие комнатушки, сделав из старинной усадьбы дом с коммунальными квартирами. И если мы, маленькие дети, просто старались не пересекаться с одногодками из соседского двора, то наши старшие ребята нередко даже дрались со своими сверстниками из этих домов.
Но затем, уже после войны, к середине 50-х, вся эта вражда как-то сошла на нет. В нашей семье в одной из первых появился автомобиль — «Москвич 401». Это было и предметом восхищения со стороны этой шпаны и поводом для мирного общения — многие из них устроились работать таксистами и увлекались автомобилями. Помню, как-то выходим с подружкой из театра, подзываем свободный автомобиль, садимся в салон, я вижу, что за рулем мой знакомый — один из ребят из этого соседнего двора, поэтому не называю свой адрес, а просто говорю: «Домой», и он молча везет нас именно к нашему дому — меня и мою шокированную таким сервисом подружку.
«Все у нас на глазах было»: подрыв Храм Христа Спасителя, строительство Дворца Советов и бассейна «Москва». Я была ребенком и совсем не помню тот день, когда фактически под нашими окнами разрушали Храм Христа Спасителя (он был взорван 5 декабря 1931, спустя полгода после того, как в дом-коммуну на Гоголевском въехали первые жильцы, — прим. ред.). Но хорошо помню, как через какое-то непродолжительное время на месте уничтоженного храма стали строить Дворец Советов. К 1941 году металлические конструкции его каркаса были выше нашего дома, но из-за начавшейся войны проект был заморожен. Потом, уже после войны, как все знают, строительство Дворца так и не было продолжено, зато в этом месте построили «Москву» — открытый бассейн, куда мы с друзьями, как и многие другие жители города, с удовольствием ходили в любое время года, особенно зимой.
Война. Когда начались бомбежки, мы спускались в подвалы нашего дома — в этом подземелье со старинными сводами мы и пережидали налеты гитлеровцев. Подвалы были крепкими, они ведь сохранились от церкви, которая стояла раньше на месте нашего дома (Церковь Иконы Божией Матери Ржевская у Пречистенских ворот, закрыта и снесена в 1929 году; часть подземных церковных сводов сейчас можно увидеть в дальнем зале ресторана «Баба Марта», который находится в подвальном помещении дома-коммуны — прим. ред.). С началом войны и налетов вражеской авиации на плоской крыше нашего дома установили зенитные орудия, чтобы сбивать с их помощью вражеские самолеты.
Помню страшное 16 октября 1941 года. В этот день началось массовое бегство из Москвы. Все устремились на Курский, толпа людей с вещами растянулась от старого здания вокзала до Садового кольца. Это железнодорожное направление, Горьковское, к тому времени осталось единственным при помощи которого можно было уехать из города. В этот день было официально объявлено: Москва на осадном положении. Эвакуация, конечно, началась еще с начала войны, но именно в этот день, 16 октября началась настоящая паника…
Моей семье, можно сказать, повезло: папа работал в Моссовете, поэтому нам дали места в «сидячем» вагоне, в нем мы с вещами ехали около трех дней до Горького. Но большинство москвичей покидало город в менее комфортных условиях. В эвакуации мы прожили до 1943 года, после чего вернулись в Москву. Наш дом не пострадал из-за бомбежек, но совсем недалеко от нас, на Моховой, как вы знаете, в дом номер 10 попала фугасная бомба, разрушив его центральную часть и теперь это два отдельно стоящих здания (это о домах 10 стр. 1 и 10 стр. 2, которые до попадания в них бомбы были единым зданием, — прим. ред.).
Вернувшись домой, мы увидели, что наша квартира завалена чужими вещами и мебелью — потом их просто увезли и кому они принадлежали, мы так и не узнали.
Мир. Родильный дом имени Грауэрмана, где все мы родились, арбатские переулочки на месте еще не построенной «вставной челюсти» — Нового Арбата, несколько любимых кинотеатров недалеко от дома: помимо «Художественного» это еще и «Наука и жизнь», «Пионер», Первый детский в Доме на набережной… Зимой ездили на любимые катки — в Парк им. Горького и на Петровке, который считался в те годы пижонским (старейший каток Москвы, работал с 60-х годов XIX века, закрыт несколько лет назад, — прим. ред.). А вот на популярные в послевоенные годы танцплощадки мы не ходили, предпочитали им вечера в институте — к тому времени я уже окончила школу и поступила в МАРХИ. С однокурсниками мы придумывали и снимали свои фильмы, готовили какие-то выступления.
Помню, как ломали арбатские переулки, бульдозеры, клубы пыли, «разорванные» в итоге этой реконструкции переулки. Мы не протестовали, но и не понимали, зачем это делается, а на итоговый результат смотрели с ужасом. Как я уже говорила, часто и с удовольствием ходили в открытый бассейн «Москва», а уже после того, как его снесли в середине 90-х, я ходила в такой же открытый и сравнительно недалеко расположенный бассейн «Чайка».
Самый ценный экспонат дома-коммуны на Гоголевском бульваре и новое поколение его жильцов. Конечно, за то время, когда дом являлся настоящим интеллигентским кооперативом, состав жильцов сильно изменился. Сначала это были в основном архитекторы, в соседнем корпусе жил брат поэта Пастернака. Но после войны жильцов соседнего корпуса под предлогом проведения в нем капитального ремонта, выселили (вернулись затем в свои квартиры всего три семьи), а их место заняли в основном чиновники и прочие «шишки», место ведь очень хорошее. Из первых жителей дома не осталось никого, кроме меня — теперь я работаю здесь историческим экспонатом. Я и моя квартира, в которой мало что изменилось с 1931 года, даже напольное покрытие осталось неизменным.
В последние лет 10 в доме появилось новое и очень хорошее поколение жильцов. Они знают, что это за дом и специально покупали здесь квартиры. Соседнюю «ячейку», которая изначально принадлежала архитектору Барщу, несколько лет арендовал один предприниматель, мечтая в итоге ее приобрести. Сейчас его мечта сбылась, а еще в то время, когда он арендовал ее, сделал в помещении очень интересный ремонт. Еще одной квартирой владеет Павел Кузнецов, директор Музея Мельниковых, актер Михаил Горевой. И еще ряд новых жильцов — все они большие поклонники конструктивизма и очень тщательно и с большой любовью относятся к истории нашего дома-коммуны.
Как выглядит современная Москва глазами 90-летней москвички. У меня нет особенно любимых зданий в Москве, просто люблю город в целом. Эти маленькие переулки, сохранившиеся дворики. Но, конечно, в ужасе от всех этих бесконечных лампочек на бульварах и особенно от иллюминации перед Большим театром: из-за этой разлюли-малины само здание театра практически не видно. Я люблю другое — дореволюционные постройки, конструктивизм, советский модернизм, но, наверное, через какое-то время кому-то будет нравиться, что делают с Москвой сегодня. Но знаете, как бы я ни относилась эстетической стороне массового строительства послевоенного периода, и в более позднюю советскую эпоху — благодаря этим постройкам огромное количество людей удалось переселить из бараков и даже подвалов в отдельные квартиры.
Интервью — Денис Бычков. Фотограф — Евгений Лесняк.
В начале 2019 года Елены Михайловны Синявской не стало.