Москвичи о Москве: Ксения, журналист, 34 года

Несколько лет назад я прочитала даже не статью, а письмо в редакцию, которое поразило меня в самое сердце. Это случилось в тот момент, когда мы приехали в Москву после нескольких лет жизни за границей. При первой же возможности я взяла ребёнка и отправилась в центр, на любимые Остоженку c Пречистенкой, в переулки, где я выросла. Хорошо помню смешанное ощущение ужаса и нереальности происходящего: я иду по Остоженке, а слева и справа вместо домов – котлованы. И это было так страшно, так похоже на дурной сон, что я при первой же возможности сбежала в переулок, где были хоть и немного изменившиеся, но всё же узнаваемые пейзажи. А автор поразившего меня письма писал следующее (цитирую по памяти). Я, говорила она, завидую тем, кто вырос в другом городе и приехал в Москву уже взрослыми – у них есть возможность, когда они захотят, сесть в поезд или в самолёт и вернуться в родной город, припасть к своим корням. А у меня такой возможности нет. Не я уехала из моего города – мой город ушёл от меня. Москвы моего детства нет, её разрушили, застроили, убрали.

Я вспоминаю это письмо каждый раз, когда бываю в районах, где я выросла – это Остоженка-Пречистенка-Арбат и проспект Вернадского-Удальцова-Обручева-Новаторов. Два очень разных района (центр и окраина, исторически значимый и спальный, старый и новостроечный) – и какая похожая судьба.

Вокруг Арбата разрушили, расселили, капитально отреставрировали до полной неузнаваемости множество домов; понастроили «реплики» — новодел под «то» время; всунули хай-тек, монстром выпрыгивающий, всегда неожиданно, из ряда трёхэтажных старинных соседей – никак не перестану пугаться и удивляться, хотя ходила мимо уже сотню раз. И каждая нечастая прогулка – новые открытия: нет этого дома и этого… зато появилось то и это… Через тридцать лет никому не придёт в голову, что этому новоделу не сто с лишним лет, как сохранившимся его соседям – хотя о чём я говорю, каким соседям? Иногда кажется, что ещё чуть-чуть, и старины в центре не останется вовсе. Правда, тем радостнее неожиданно заставать на месте старые дома, знакомые до завитушек, которые ещё держатся. И ещё радостнее видеть их в приличном виде, пусть даже отданные под офисы и представительства.

Наш дворик неподалёку от Арбата пережил стандартную для новых времён историю: старинный дом с огромными квартирами (всё сплошь коммуналки), на редкость привлекательный для дальнейшей перепродажи, в начале девяностых подвергался бесконечным нашествиям бесконечных агентов, и вот жильцов расселяли-расселяли, кого куда, пока в доме не остались две семьи – одна из них была семья моей бабушки, наотрез отказавшаяся ехать в Митино, Зеленоград и тд. И было, скажу я вам, очень некомфортно, потому что как раз в это время в центре то и дело самовозгорались недовыселенные дома, после чего жильцы становились очень сговорчивыми и ехали куда угодно. Но бабушке повезло – в самом конце этой истории для них нашлась квартира в пяти минутах ходьбы, и последние свои годы бабушка прожила с собственной ванной и туалетом – всё не верила, что можно сколько угодно там сидеть, и никто не начнёт стучать и возмущаться. А дом быстро-быстро разворотили – и однажды, идя мимо, я увидела, что вроде бы дом и стоит на месте, а вроде в окнах просвечивает небо. Кажется, это называется «реконструкция с сохранением фасада». Теперь он восстановлен и внешне мало чем отличается от старого, но, понятное дело, мне, знавшей его до последней трещинки, делать там совершенно нечего.

На проспекте Вернадского другое… но и то же: если в центре всё разошлось под «элитное» жильё и офисы, то на окраине (по привычке называю Вернадку именно так, потому что незадолго до моего детства там ещё паслись коровы) строятся квартиры и торговые центры, торговые центры и квартиры, квартиры и квартиры, квартиры, квартиры, квартиры. Иногда вырастают ещё пока диковинные здесь бизнес-центры. И с окраин постепенно уходит то, чем они для меня лично были всегда ценны: простор и ширина. Исчезают пустыри, исчезает то, что художники называют воздухом: пространства между постройками, газоны между домами и дорогами, площадки вокруг кинотеатров, вроде бы бессмысленные с точки зрения доходов, но такие нужные душе и глазу. Ведь когда живёшь в семнадцатиэтажной махине, так хочется, чтобы вокруг были не такие же махины, а деревья и трава – или хотя бы чтобы они маскировали остальные семнадцатиэтажки. Вместо этого плечом к плечу встают всё новые и новые муравейники, элитные и не очень, кирпичные и монолитные, в стекле и железе. На Новаторов, где были унылые ряды пятиэтажек, вырос каменный лес новостроек, породив, кстати, любопытные и непредсказуемые конфликты. Например, в одном из дворов, в квадрате семнадцатиэтажных домов оказалась церквушка, стоявшая там ещё когда были деревни. Я однажды была в гостях в одном из этих домов, как раз когда там был крестный ход вокруг церквушки – прихожане требуют её открытия и, если не ошибаюсь, колокольни. Очень странно смотрится крестный ход в интерьерах современного спального московского двора.

Совершенно потерялся в ногах у новых «соседей» киноклуб «Эльдар» (старожилы ещё помнят кинотеатр «Казахстан» вместо «Эльдара»; пять походов на «Хон Гиль Дона» и масса других приятных воспоминаний). Некогда перед ним была огромная площадка, куда так хорошо было выйти из темноты и грохота кинозала (это мы тогда думали, что это – грохот, не зная, что впереди нас ждёт Dolby digital), а сзади вальяжно и просторно стояли три серых «башни» и прятались в зелени пятиэтажки. Недавно ехала мимо – и не узнала «Эльдар»: стоит такой маленький, потерянный между огромными многоэтажными домищами, а те обступили его и как будто ждут, когда и он исчезнет под колёсами нового времени, чтобы и на его место воткнуть парочку таких же бесконечно высоких и сверкающих домов. А три серых башни, когда-то гордо возносившиеся над Ленинским проспектом, совсем потерялись на фоне своих новых соседей и смотрятся рядом с ними бедными родственниками. Рядом с «Эльдаром», где был длинный газон, отделявший серые дома от Ленинского, где всегда носились собаки и прыгали дети, теперь стоит «Рио». Современные торговые центры – это отдельный акт архитектурной драмы сегодняшней Москвы. Честно скажу, в архитектуре я разбираюсь только на уровне пользователя: нравится – не нравится, красиво – некрасиво, но торговые центры строят, видимо, в какой-то другой плоскости эстетического восприятия, потому что я просто не понимаю, как ЭТО – агрессивно нависающие под самыми неожиданными углами тонны зеркальных окон и заляпанный рекламой фасад – могут кому-то нравиться.

Бог с ними, с торговыми центрами. Я о другом. Когда-то в спальных районах гулял ветер и шумели деревья в скверах, на пустырях играли в футбол и бегали наперегонки с собаками. Теперь этого в нашем городе меньше и меньше, потому что всё плотней и выше стоят новые сверкающие дома. И вот я думаю: не коррелируется ли это самым логичным образом с тем, что мы всё меньше и меньше общаемся в «офлайне» и всё чаще предпочитаем электронку и социальные сети? Зачем нужен сквер, если в нём некому и незачем гулять? И кому нужен кусочек голубого неба между домами, если на мониторе можно выставить абсолютно любую картинку, состоящую из нескольких сотен и тысяч цифровых оттенков?

Перечитала свой текст и ужаснулась. Нельзя писать такие тексты в 34 года. Автором должна быть старая ворчливая бабка, прожившая длинный непростой век, враг прогресса и ретроград… Да только наши последние 20-30 лет, по-моему, для Москвы стоили иных ста. И для нас. И для тридцатичетырёхлетней меня. И поэтому иногда я чувствую себя, как автор письма, о котором я говорила вначале, немного бездомной, потому что исчезли дворы, тополя, переулочки моего детства. Мой крошечный пятиэтажный домишко на улице Обручева – последний из могикан, ещё стоящий на зелёном островке, и мой старинный дореволюционный дом в одном из арбатских переулков ещё вроде бы держатся, но по обручевскому дому, говорят, уже всё решено и подписано, а арбатский «отреставрировали» — и это уже не только не мой дом, но и вообще не тот дом, который был когда-то. Конечно, надо расселять пятиэтажки и реставрировать старые дома, но как же грустно, чёрт побери, что не остаётся ничего, совсем ничего. И дело даже не в том, что это уже не мои дома, но я не могу прийти даже и сесть на скамейку рядом, чтобы посмотреть на те окна и тихо подумать о том важном, о чём так полезно время от времени думать всем, глядя на окна своего детства, потому что нет ни скамеек, ни площадок, а кое-где нет уже и окон. Ребёнок до тех пор ребёнок, пока у него есть возможность уткнуться в чьи-то любимые колени, прижаться к тому, кто помнит его совсем маленьким, и на миг снова стать крепко и надёжно защищённым, а меня в родном городе лишили такой возможности, и, хоть я и живу в Москве с рождения, где те колени – помнящие меня маленькой стволы тополей, и почему мой город ушёл от меня? Может, отсюда берётся это ощущение неприкаянности, бездомности в большом городе?

…Иногда я сворачиваю в родной арбатский переулок и долго-долго стою у входа во двор (теперь он перекрыт шлагбаумом), пока не начнёт в своей будке, как краб в норе, тревожно ворочаться охранник. От всего, что там было – площадка, деревья, дом – сохранилась только глухая кирпичная стена между нашим двором и посольством. И теперь днём, когда в моём детстве двор гудел от детских голосов, там тихо, как в похоронной конторе, только шуршат деловито снующие машины… И почти всё, что осталось у меня от Москвы моего детства – это глухая кирпичная стена, над которой ещё видно незастроенное серое небо и верхушки далёких тополей.